Читать онлайн книгу "Осенний разговор"

Осенний разговор
Сергей Эмильевич Таск


Можно заставить себя посмотреть скучное кино. Можно через силу проглотить какую-нибудь «полезную» дрянь. А вот стихи по заказу не пишутся. Они вообще все реже пишутся. Я о лирике. Как будто внутри сломалось важное колесико. Что ж, тогда перечитаем написанное.





Сергей Эмильевич Таск

Осенний разговор





Теза





«Я перед вами виноват…»


Я перед вами виноват,
зацветший пруд и тонкий колос:
никак мой своевольный голос
звенеть не хочет с вами в лад —
я перед вами виноват.

Пора во всем сознаться мне:
простите, облака и птицы,
мне что-то нынче не летится,
знать, руку отлежал во сне —
пора во всем сознаться мне.

И ты, Отец, меня прости:
хоть это труд, конечно, адов —
плодить людей, и рыб, и гадов,
но нам опять не по пути,
уж ты, Отец, меня прости.

Вся жизнь – на кончике пера,
и для того, кто понял это,
зима перетекает в лето
и с небом шепчется гора.
Вся жизнь – на кончике пера.

И в час исхода встретят нас
пруд, колос, облака и птицы,
и в этот час нам все простится,
а мы простимся в этот час
с собой – чтоб возродиться в вас.




«Хранить черновики – нечистоплотно…»


Хранить черновики – нечистоплотно,
как не снимать белья в разводах пота.

Измятый листик, отслужив свое,
не лучше, чем измятое белье.

Чем обнародовать издержки кухни,
на чистую бумагу деньги ухни,

затем чтоб лист, до жути голый, вновь
и душу растравил и вспенил кровь.




Превращение


Значит, так.
Выйдет человек с виолончелью и сядет на стул.
Особые приметы: голый череп, как бы составленный
из двух полусфер, тонкая переносица, очки.
Когда волнуется, выпячивает нижнюю губу.
Зажав виолончель между колен, он полезет в боковой
карман фрака и, достав носовой платок, вытрет им
сначала лоб, а затем гриф инструмента.
В перерыве между частями порядок будет обратным —
гриф, потом лоб.
Когда дирижер сделает знак, произойдет следующее:
Человек обхватит лапками стебель виолончели, белым
брюшком касаясь бархатной поверхности, а спину
выгнет так, что хитиновый панцирь фрака, плотно
облегающий сзади, станет переливать всеми
оттенками, от иссиня-черного до ультрамаринового,
а кончики крылышек-фалд затрепещут
от нетерпения.
Жук сомкнет – не раскроешь – железные челюсти и как
одержимый начнет раскачивать тонкий стебель,
быстро-быстро перебирая его мохнатыми лапками.
И застонет стебель и сбросить захочет своего
мучителя – и не сможет, его жалобный голос будет
отныне то теряться в согласном хоре ковыль-травы,
то прорываться во время затишья перед новым
порывом ветра, и западет он вам в душу, этот
человеческий голос.

Ростропович играет Дворжака.




Размолвка


Не плачь втихомолку,
я сам как убитый:
смешная размолвка,
смешные обиды.

«Ну, ты же большая», —
твержу, как младенцу,
и тушь вытираю
углом полотенца,

и робко, немея,
касаюсь затылка,
и вижу – на шее
пульсирует жилка.

Молчишь… взгляд невидящ
и дрожь подбородка.
Ты встанешь и выйдешь
нетвердой походкой.

Послышится кранов
фальцет медяковый,
ты, в зеркало глянув,
расплачешься снова.

Не надо, не трогай
круги под глазами,
они не от бога —
от ссор между нами.

Забудется ссора,
разгладятся лица…
Рассвет уже скоро,
сейчас бы забыться,

но кто-то, злословя,
мне шепчет на ухо:
«Родные по крови,
чужие по духу».




«В глазах стояло: руку протяни…»


В глазах стояло: руку протяни,
Ты – боль моя, последняя лазейка…
В ответ летела медная копейка.
Или?, Или?! лама? савахвани?? [1 - «Боже мой, Боже мой! Для чего ты меня оставил?» – слова Иисуса, сказанные им с креста.]

Мать – в плач: «Война, сыночка мне верни,
Шальная пуля, обойди сторонкой…»
А утром приходила похоронка.
Или?, Или?! лама? савахвани??

Не мучай, прокляни – не прогони.
А сам стою и все чего-то медлю…
Ну, вот и кончено, теперь хоть в петлю.
Или?, Или?! лама? савахвани??




Отпевание Владимира Набокова


Сыграл под абсурдинку и – на боковую,
к концу не испытав приязнь.
И мнилось – кто-то пел за стенкой аллилуйю,
как приглашение на казнь.

Не бабочек, но жизнь ты, лепидоптеролог,
ловил, бросаясь на сучок.
Ведь сколько в махаонов ни вонзай иголок,
поймаешь сам себя в сачок!

Гранитный Петербург, воздушный Сан-Франциско…
Рискуя совершить faux pas,
по-русски, по-французски, по-английски
петляла без конца тропа.

Петляя и кружа, она вела в Россию,
даря прозренье слепоты,
чтоб детских лет фантом, предвестник ностальгии,
взрастил чудесные цветы.

Прозренье? Да. Презренье? Да, и это.
Но главный все-таки итог
в том, что живая речь, услышав зов поэта,
к нему бросалась со всех ног.

За этот мир, за этот луч, мелькнувший
в твоем волшебном фонаре,
в последний вечный путь страдальческую душу
проводим взглядом, взор подняв горе?.




Фантазия


Отдаться, не разжавши губ!
Он не казался груб,
но не был люб.
Печали,
в глазах стоявшей, он внимал,
как душу вынимал,
но понимал
едва ли.

Чтоб в изголовье телефон
не поднял вдруг трезвон,
снял трубку он,
но зуммер
звучал, как приговор судьи.
Ах, как бы дух в груди,
того гляди,
не умер!

Ах, эта ночь и тишина!
Как патина, темна
и холодна,
как мрамор,
шагренью кожа под рукой
сжималась. Был такой
он взят тоской,
что замер.

И вспомнил, как давным-давно
привиделось окно,
освещено
луною,
и наважденья колдовство
измучило его
все существо
больное.

Холодный блеск в ее глазах
вернул тот прежний страх,
тогда впотьмах
перед иконой
он чиркнул спичкой, и на миг
явилась стопка книг
и строгий лик
Мадонны.

Простоволоса, без прикрас,
Мадонна скорбных глаз
с него сейчас
не сводит.
Весь вид ее его корит,
а спичка всё горит,
и черный стыд
нисходит.

Взгляд, волосы, овал лица,
лоб как из-под резца…
Всё до конца
вдруг вспомня,
он спичку выронил, и свет
исчез, как в сердце след.
Потери нет
огромней.

«Мадонна, первая любовь, —
шептал он вновь и вновь, —
не уготовь
конца мне,
чтоб образов былых наплыв
рассудок мой в обрыв
смёл, придавив
как камни!»

Тут он очнулся. Сквозь стекло
дошло зари тепло
и унесло
виденье.
Из трубки, сползшей с рычагов,
неслось, как жуткий зов
иных миров,
гуденье.




«Опалиха, Павшино, Тушино, Стрешнево…»


Опалиха, Павшино, Тушино, Стрешнево…
Горят облетевшие листьях в бороздах.
Как вальс, на три счета, ритм поезда здешнего
И, как одиночество, призрачен воздух.

Бессонницей ночью тянуло из форточки —
Опять домовые куражились в жэке.
И свет у кровати садился на корточки,
Заглядывая под прикрытые веки.

Ей было за тридцать, ребенок и прочее.
Он канул в ночи, как все гости, однако…
Однако рассыпать пора многоточие,
Коль нет под рукой целомудренней знака.

Рассвет приговор приведет в исполнение,
И чай будет медленно стынуть в стаканах,
А блики сиротских пейзажей осенние —
На окнах лежать, как на гранях стеклянных.




«Деревня будит город…»


Деревня будит город,
и вновь, как и вчера,
поскрипывает ворот
под тяжестью ведра.

И пусть на хорах мглисто,
проснуться мог бы слух,
настолько голосисто
заходится петух.

Но город куролесил
всю ночь, он изнемог,
он окна занавесил
и спит без задних ног.

Он, точно старец древний,
вовсю храпит, злодей,
и окликов деревни
не слышит, хоть убей.

Залез под одеяло,
смотря десятый сон,
ему и горя мало,
и знать не знает он:

тем, кто сейчас рискует
покинуть свой ночлег,
кукушка накукует
Мафусаилов век.




«Уходя уходи…»


Уходя уходи. Ни себя, ни других
не жалей и не мучай по старой привычке.
Самолично – без помощи – спарывай лычки
и меняй – добровольно – пшеницу на жмых.

Уходя уходи. Раз такая судьба,
гвоздь, вколоченный намертво, вырви клещами.
Не давай себя за руки брать на прощанье —
может статься, окажется жилка слаба.

Уходя уходи. Из насиженных мест,
от насаженных собственноручно сосёнок.
Натяженье крест-накрест непрочных тесемок
на дорожной суме – чем, скажите, не крест?

Уходя уходи. Не вини никого
в том, что вдруг обернулся избой на отшибе.
Не искать же сомучеников по дыбе,
не делить же свое золотое вдовство!

Уходя уходи. И на стол не клади
ни бумаг черновых, ни предсмертной записки.
Пусть наврут, что хотят, а тебе – путь неблизкий.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/sergey-task/osenniy-razgovor/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


«Боже мой, Боже мой! Для чего ты меня оставил?» – слова Иисуса, сказанные им с креста.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения